24.11.2019      1295      0
 

Федюня


За доброту свою Федюня и пострадал. Зашла в дежурку девчушка, плачет, телефон у нее украли. Только отвернулась получше кофточку рассмотреть да перекинулась с продавщицей парой слов, так телефон с ремешка и срезали.
Обычно Федюня действовал так: выдавал ревущей девушке листок бумаги, ручку — пиши заявление, где, как, что украли. И все. Слова лишнего не говорил. А с этой так не получилось. Залепетала, что телефон — подарок младшего брата, служившего в Чечне, что без него домой возвращаться никак нельзя. Вот на Чечню Федюня и купился. Сам недавно вернулся из рядов вооруженных, в горячую точку, слава Богу, не попал, но на возвращающихся оттуда раненых насмотрелся достаточно. Отслужив, возвращаться Федюня в свою деревню не стал, решил жить в городе. Спасибо дяде Васе, маминому двоюродному брату, подсказал пойти работать в милицию, а затем и вовсе перевел на хлебное место — к себе на рынок.
— Как зовут-то? — спросил Федюня.
— Женя.
— Я спрашиваю, не как брата зовут, а тебя.
— И меня Женя. Родителям так захотелось — Евгений и Евгения.
— Понятно. А в каком ряду телефон украли?
— Ой, там кофточки с обоих сторон и сапожки…
— Понятно. Трубка какая?
— «Моторола» серебристая.
— Жди здесь, — сказал Федюня и вышел из дежурки.
Да и телефончик оказался дешевеньким. Дисплей монохромный, голос писклявый, такому красная цена — рублей пятьсот, и зачем только Леший на него позарился?
Лешего Федюня нашел на рабочем месте. Стоя в центре своего ряда, словно капитан на мостике корабля, Леший высматривал зазевавшихся покупателей.
— Ты сейчас «моторолку» срезал, надо отдать.
— Ты что, Федюня, я фуфло за километр чую, — стал отпираться Леший.
— А откуда тогда знаешь, что фуфло?
— Клянусь, не я.
— Дамочка вредная оказалась, говорит, не найдете, выше пойду. А зачем нам проблемы? Тебе нужны проблемы?
— Нет, конечно, — Леший вытянул из-за пазухи серебристую трубку. — Тогда я за сегодня платить не буду.
— Будешь, — отрезал Федюня, — за тебя же стараюсь.
Со своих Федюня много не брал. Тысяча в день — и работай. Себе оставлял третью часть, большую же посылал наверх, своему командиру — сержанту Стрекачеву. Как дележка шла дальше, Федюня не знал, но, судя по автомобилям начальства районного и городского УВД, тоненький федюнин ручеёк вливался в мощную финансовую реку.
Ох и обрадовалась Женька своему телефону. Через каждое слово «спасибочки» да «спасибочки», но и Федюня ситуацию в свою сторону постарался повернуть. Не за просто же так он вырывал у злостных бандитов женькину собственность. Хорошо бы им вместе в кино сходить, ну или там в сауну. Номер ее телефона записал. Хотел уж было в дежурке девку потискать, но в дверь кто-то постучал. Этим она и воспользовалась, упорхнула, зараза.
А потом началось такое, что не до кино с сауной стало.

* * *

Вот если баба дура, то она дура и есть. Нет, чтобы тихо радоваться, что телефон вернули, так она подругам растрезвонила о пропаже и о том, какой молодец милиционер на базаре — быстро нашел. И нашлась же какая-то сучка — тиснула в своем ЖЖ про подвиг Федюни: вот, смотрите, граждане, какая у нас милиция, всех воров в лицо знает, не сажает, видимо, с них мзду берет. Из дневника запись попала в городскую газетку-сплетницу, а потом и вовсе пошла гулять по радио и телепрограммам. Рты-то всем не заткнёшь. Началась кампания по борьбе с оборотнями.
Федюню быстро вычислили. Понаехало командиров.
— Ты позоришь честь мундира! — кричал полковник Кордубайло из черного BMW.
— Да как ты мог! — орал из красного «Ауди» капитан Морозов.
— Ой, балбес, — вздыхал прапорщик дядя Вася, облокотившись на капот белой «Тойоты».
По всему выходило, что главный оборотень в погонах Федюня и есть.
Со службы погнали, хорошо, хоть дело не завели, потому как фамилии той девчонки никто не знал, а Лешего с рынка, будто ветром сдуло. Комнату в общежитии тоже отобрали. Остался Федюня на улице. Куда идти, что делать?
Опять дядя Вася не бросил. Тут же на рынке у одного барыги в помощники пристроил. Когда тюки с товаром из контейнера на точки подтянуть, когда за продавца постоять. Спал Федюня в вагончике у контейнеров. Вот и получилось, что опять рынок его от себя не отпустил, будто прирос он к этому месту. В город из деревни переехал, а только города почти и не видел.
— Учиться тебе надо, — говорил дядя Вася.
— Надо, — соглашался Федюня, — когда только?
Дядя Вася вздыхал:
— Да-а, это вопрос-вопросище. И деньги нужны…
А город был рядом, в двух трамвайных остановках. Ночами переливался неоновым светом, манил.
Народ на рынке покупал, продавал, обменивал, обманывал, обсчитывал, врал, терял, находил, радовался, огорчался, просто жил. И другой жизни многие не знали.
С рынка кормился весь город. Мэр через подставных лиц сдавал землю в аренду, родственник районного главы снабжал рынок транспортом, фонд прославленного чемпиона по боксу Каверина охранял половину рынка. Вторую половину контролировала милиция. Портреты мэра, главы и чемпиона на огромных баннерах висели вдоль дороги.
— На наши деньги красуются, — плевали в портреты торговцы, — но ничего, придет еще время…
Но какое придет время, никто не знал, просто хотелось всем верить в справедливость, дескать, не все коту масленица и сколько веревочке ни виться…
Ох и радовались же проигрышу Каверина американцу на Олимпиаде торговцы чемпионского фонда.
— Так тебе, сука, и надо! — говорили одни. — Квазимодо! Мордоворот!
— Пошлем поздравительную телеграмму американскому спортсмену! — предлагали другие.
— Чему радуетесь? Аренду теперь поднимут, — горевали третьи.
И точно, после поражения с рядов Фонда Каверина стали брать за охрану больше. Надо морду побитую лечить, решил рынок.

* * *
Нельзя сказать, что совсем Федюня в городе не был. Был, конечно. И когда на милицейской службе в районное отделение ездил, и когда к дяде в гости наведывался. Но все это было кратковременно, по делам, а так, чтобы пройтись по городу, погулять по шумным проспектам и тихим улочкам, почувствовать жизнь города, посидеть с девушкой в кафе — на все это у Федюни ни денег, ни времени не было. Барыга платил мало, а требовал много.
И стали в голове у Федюни появляться мысли, что нужно ему провернуть какое-нибудь дело. Одно Большое Дело, такое большое, что решило бы оно все его проблемы. И с жильем, и с деньгами, и с девушкой. Какое это будет дело, Федюня не знал, но стал часто думать об этом, смаковать будущую богатую жизнь. Одно Большое Дело представлялось чем-то вроде оставленной кем-то сумкой с долларами, потерянными золотыми часами, выигрышем в казино. Мысль об Одном Большом Деле грела, словно теплый вязаный шарф, подаренный мамой перед поездкой. Но все это было больше похоже на сказку.
Стал тогда Федюня присматриваться к своему барыге, как тот оборачивается, на чем зарабатывает. Оказалось, не так все и сложно — берешь на складе подешевле, на рынке продаешь подороже. Главное, необходим был начальный капитал и бойкое место, чтобы народ не отходил, покупал и покупал, только успевай коробки распечатывать.
На окраине рынка места свободные имелись, но были они малопривлекательны — Федюня видел, как скучают в тех рядах продавцы. И деньги валютчики под проценты давали, но Федюня все не решался. Проблем с чужими деньгами много, а зачем ему лишние проблемы? Своих хватает.
И опять помог дядя Вася. Задолжал один торгаш денег за охрану бригаде дяди Васи, ну и отмели у него торговое место за здорово живешь. Отмели вместе с товаром. Дали торгашу отступные мелочью, чтобы не лез в бочку, и поставили Федюню на точку.
Левака у ментов на базаре много — кто товаром за охрану рассчитается, где сами стянут что плохо лежит или, к примеру, надо конфискованный товар быстро продать по-тихому. Для этих целей своя точка нужна, а Федюне все прибыль. Зарабатывать он стал прилично, снял однокомнатную квартиру, правда, тут же, на окраине, вечера свои стал в городе проводить, в кино ходить, с девушкой познакомился. С хорошей девушкой, не с рынка.
Сам за товаром ездил в Москву, платил, конечно, кому надо — ментам, браткам. Но вот последний раз вышло совсем плохо — обчистили вчистую. И задумался опять Федюня об Одном Большом Деле. Потому что зачем таскать коробки, надсаживаться на вокзалах, когда могут вот так просто зайти и отнять…

Рассказ Федюни:

— От груза не отойди, браткам отстегни, а как не отстегнешь? И мент вопросительно поглядывает — тоже денег хочет, у него семья, дети, много соблазнов, а зарплата маленькая, как у меня в отряде, пока я не бросил дежурку и не полетел за первой партией енотовых шкурок в Москву. А как зайдут в номер ребята насчет денег, так и звать некого — где милиционер? Нету, у него тоже жена, и дети, и сын от первого брака, спасибо, ребята иногда помогают за то, что отворачивается, держи, говорят, полтинник на подарок сыну, купи что-нибудь в «Детском мире», мы за тебя подежурим минут двадцать. Стройные такие ребята попросили, плечистые.
А как не пойдешь?
Зашла эта надежда российского спорта в мой номер, и так тесно стало в комнате, холодок пробирается к сердцу, чего вам парни, спросил я нежно так, почти ласково, а спокойствия уже нет и в помине. А они скажут, что не прав ты, братан, то есть я, ой как не прав — торговать в наш город приехал, покупать тем более, а пошлину не уплатил, нехорошо. Какую пошлину? Вы из таможни? Ладно, скажут тебе, не придуривайся, сам знаешь какую. Сверкнет ножик и перережет провод телефона, и исчезнут они также, как и вошли, — спокойно, деловито, только прихватив коробку, средних размеров такую коробку, без которой что ездил, что не ездил — все равно никаким наваром не покроешь. И заревешь грудным плачем, ведь тридцать тысяч лежало в той коробке, одно только утешает, что перерезали только провод, а могли бы и тебя зацепить.
Вот почему оставил я торговое дело, собрал деньги и купил компьютер да бумажки такой хорошей, что только доллары на ней печатать. С первыми бумажками намаялся, ох, как намучился, пока станочек свой не придумал да не отладил. То это не так, то президента плохо видно, то звездочки сливаются, но упрямый я, упрямый — пошло дело потихоньку-помаленьку, оттиски стали лучше получаться, пресс достал пиджачок у президентов продавливать, он у них шероховатый, звездочки под лупой правил, и — получилось! Ей-ей удалось, выдался и на моей улице праздник. Родились сестрички-бумажки, три близняшки стодолларового достоинства, позднее я их с настоящими перетасовал, и потерялись они у меня в руках — где мои, а где настоящие? Ох, как испугался я, ох, как обрадовался!
Получилось! Ура! Слава мне, изобретателю! Завидуйте мне, подданные мелкой фарцовки, потому что сто долларов для меня — пятнадцать минут работы, и когда пройду я по местному «Бродвею», заворачивая на авеню, снимайте шапки.
Вернусь я к вам, ребята, в ваш город, в гостиницу «Спорт», вернусь, помню, как вы меж собой говорили, что в субботу у вас там собрание в три часа, вот там я вас и накажу, не знаю еще как, но накажу при помощи моих бумажек зелененьких, и, может, в душе еще спасибо скажу вам, что подтолкнули меня к созданию моего станочка, но только в душе, потому что наяву вы будете плакать у меня кровавыми слезами. Будьте покойны.
И решил испытать я свое творение и передал в автобусе водителю на билеты новенькую бумажку, она пошла по рукам, а все оглядываются и смотрят, кто это передал сто долларов на билеты, а я стою с равнодушным видом, мол, подумаешь, у меня еще есть. Автобус тут подъехал к остановке, и купюра моя была уже у передних дверей, еще два-три человека, и попала бы она к водителю — он все гнусаво говорит, не забудьте рассчитаться за проезд, на линии действует контроль, только ерунда все это, пять лет езжу и ни одного контролера не видел. Автобус уже остановился, и парень, что держал мою сотню у кабины водителя, вдруг выпрыгнул из дверей и кинулся бежать. Он бежал через дорогу, в ларёк «Сладкая жизнь», он действительно хотел сладкой жизни, потому что протянул в окошко мою бумажку и говорит: «Две плитки сливочного шоколада», — и очень сильно волнуется, так волнуется, что руки вспотели, и краска на купюре смазалась. Он видит это, и продавщица видит и уже крик подняла, а он все равно протягивает и просит: «Две сливочного, быстрее, если можно», — но соображает, что ворованная бумажка фальшивая, и уже хочет бежать, только на крик продавщицы уже выбежали грузчики и бьют парня, ах ты гад, говорят и пинают, нае… ть нас решил, и на землю повалили. А он закрывается руками и кричит, не моя, мол, деньга, не моя, и уже кровь на лице. А я стоял за окном и все видел, потому что тоже за парнем выскочил из автобуса. Видел, как милиция подъехала, как оттаскивала грузчиков, а они довольны, потому что хоть какое-то развлечение, не все ящики таскать, видел, как затолкали парня в «бобик» и увезли мимо меня, а мне вдруг жалко его стало, потому что я ведь тоже мог оказаться на его месте. Но я вывод для себя сделал, что надо купить другую заправку для моего станочка и деньги разменивать только у уличных торговцев, и я хотел было уже выбросить все бумажки, что лежали у меня в кармане, но передумал, поймал такси и уехал в другой район подальше от этого ларька.
Вторую бумажку свою обменял я мило так на субботнем вещевом рынке. Прицепил табличку в куртке, обменяю, мол, валюту и иду между рядов, к барахольным ценам приглядываюсь, возмущаюсь, сапоги зимние три с половиной тысячи, ничего себя, как жить-то будем. И тут за рукав меня тянут две женщины, спрашивают, а не продаю ли я, случайно, доллары. Продаю, говорю, совершенно случайно и курс называю. Ой, говорят, нам как раз хватает, чтобы лекарство в валютной аптеке выкупить, и уже деньги отсчитывают. Какое, спрашиваю, лекарство, и купюру свою из кармана вынимаю. Сынок болеет, жалуется женщина, что постарше, импортное лекарство только помогает, вот, все деньги собрали, и мне протягивает. А мне жутко стало от того, что я обмануть хочу этих женщин, ведь в аптеке не примут мои доллары, не примут, там ведь все купюры проверяют, нет, говорю я женщинам, передумал, и прячу бумажку в карман, а они испугались — что, мало? Нет больше, сам ведь цену назвал, дали бы больше да нет, и смотрят так жалостно. Нет, говорю, не могу, а кругом уже народ останавливается, прислушивается, что такое тут происходит, и я сказать им не могу, что мои деньги фальшивые, нет и все тут, стою на своем, а кругом уже напирают, что случилось, галдят, и нет у меня возможности убежать, крепко нас так обступили. Ладно, думаю, обменяю, а потом догоню и расскажу про бумажку. Продал я и иду вслед за ними, правда, к вещам приглядываюсь, но из вида не теряю, синий и красный их плащи держу перед глазами. Вот и конец рынка, стойте, кричу я им, подождите. Оборачиваются, и вижу я, что не те это женщины и плащи не те, покрой более современный и взгляд наглее, точно не они. Что надо, спрашивают и ребят своих окликают, тут до нас молодой человек, поговорите с ним. Ребята приближаются, крепкие, большие, похожие чем-то на тех, моих, чего тебе, спрашивают, ничего, говорю, ошибся и кинулся в другую сторону высматривать, где мои покупательницы. Искал, бегал — нет их.
Я ушел с рынка, бродил по городу, догонял каждый красный плащ, заглядывал в лица прохожим, только напрасно, все напрасно, испарились мои несчастные тетушки. Я вернулся домой, раскрыл окно и бросил купюры на улицу, летите, летите, только не улетели они от меня, все до одной подхватил порыв ветра и вернул в комнату и поднял к потолку. Я замер — так это было красиво, денежный дождь осыпал меня. Я закрыл окно, подбросил купюры еще и еще, а может, все обойдется, может, дадут лекарство, я собрал бумажки, перевязал ниткой и уложил в коробку из-под торта, все будет хорошо, сказал я вслух, обойдется. Вид коробки с деньгами совсем меня успокоил, я положил ее под голову и так уснул.
Но так было только в начале, только в самом начале я плакал над заболевшим мальчиком. Следующая бумажка ушла уже хорошо, ух, как хорошо, как по маслу, я и табличку прицепить не успел, как две девушки-спекулянточки уже протягивали мне деньги и прятали мою красавицу в набедренной сумочке, а я прятал голову за высоким воротником куртки и уходил к трамваю. Я купил десять долларов и быстро освоил десятку, уже смелее подходил к ларьку покупать жевательную резинку, потому что баксы возьмут всегда по хорошему курсу и сдадут рублями, а десятку и проверять-то не будут. Дома я раскладывал наменянные рубли — сотни к сотням, полтинники к полтинникам и то же с другими купюрами. Не чурался и трешек с рублями, собирал в пачки и подписывал: «Одна тысяча рублей», «5 тысяч», «10 000 рублей».
Со временем я стал все реже запускать свой станочек и уже совсем спрятал его далеко, так далеко, что в любую минуту достать мог. Прикупил себе дорогих вещей — золотую заколку, куртку из натуральной кожи и остроносые туфли по последней моде. Продукты я закупал только на рынке, но все равно моя коробочка была еще полна, из нее и убыло-то совсем чуть-чуть, а если бы мне стали нужны деньги, я знал, где спрятан станочек.
Скоро мне стало совсем скучно, и я начал все чаще вспоминать о моих спортивных ребятах. В кино крепкие бандиты вызывали у меня зубную боль, а телефонный шнур отсвечивал лезвием ножа. И однажды проснувшись, я понял, что сегодня улечу. Я принял ванну, побрился, надел новый костюм и, уложив вещи, поехал в аэропорт. Через два часа «Боинг» вырулил на взлетную полосу, остановился, подумав, взревел и бросился в небо. В середине «Боинга», в салоне бизнес-класса сидел я…
Они должны быть наказаны. Еще не знаю как, но какой смысл таскать коробки, дежурить на вокзалах, подкупать ментов, если они так просто могут войти с пистолетом в кармане и забрать все, что захотят, — об этом я уже говорил. У меня получится, я успею, убегу. А вечером самолетом в Ригу или еще куда. Надо подумать…

Следующий день, Москва, гостиница «Спорт»

Операция прошла быстро. Никто из проживающих ничего толком понять не успел. Почему этот странный парень выхватил пистолет? Кому крикнул «Стойте, уроды»? И удивительно быстро, легко, словно на показательной тренировке, парня повалили на пол невесть откуда взявшиеся детины. Заломили руки за спину и повели к выходу. Можно было подумать, что это съемки учебного фильма, если бы не отошедший в сторону бритый верзила, который достал мобильный телефон и произнес:
— Алло, товарищ майор, лейтенант Симанюк докладывает. Приняли тут одного… Представляете, набросился на нашего Доренко с пистолетом, шкатулку какую-то требовал. Ага, только мы собрались планерку проводить… По документам — Федор Стрельцов из Новосибирска. Да, везем уже. Так точно, товарищ майор, за свою доброту и страдаем.

26 февраля 1992 — февраль 2009 гг.

Иллюстрация: arstechnica.com


Ваш комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Для отправки комментария, поставьте отметку, что разрешаете сбор и обработку ваших персональных данных . Политика конфиденциальности