Эта история бережно передается в нашей семье из поколения в поколение. Произошла она в Пензе, в военные годы.
В тот день пятилетняя Анечка, моя бабушка, играла во дворе. Прямо напротив её дома образовалась огромная лужа. В лужу было весело кидать камни, и смотреть, как пузырится и волнуется поверхность воды.
Это коричневое, тухлое, грязное болотце казалось ребенку восхитительно прекрасным объектом, который можно изучать бесконечно. Девочка была еще слишком мала, чтобы понимать весь ужас окружающей ее действительности. Весь ужас войны, смерти, страшнейших, выжигающих душу потерь и суровых будней взрослых. Она радостно смотрела на цветы, симметрично расположенные по подолу её нового платьица. На высоченные деревья, стремящиеся к солнцу, на лежащую на земле под ними деревянную щепку, из которой может получиться отважный корабль, готовый бороздить просторы лужи. На ярко синее небо с редкими вкраплениями облаков. Вдруг кто-то позвал её:
— Как тебя зовут, девочка? И где твоя мама?
Высокий незнакомец в военной форме сел на корточки рядом с ней и широко улыбнулся.
Анечка отвела незнакомца в дом. Там суетилась, готовила обед уставшая мать. Незнакомец представился: дядя Ваня. Он начал что-то говорить, и мама, строгим взглядом посмотрев на Анечку, выгнала её в сени.
Потом мама рассказала: с дядей Ваней произошло несчастье. Когда он ушел на фронт, на его дом упала бомба, которая полностью разрушила здание и убила его семью. Погибла жена дяди Вани, и его дочка, которая так похожа на Анечку. Больше у дяди Вани никого нет. И была в словах мамы невыразимые обреченность и боль. Анечке даже показалось, что в её глазах заблестели слезы.
На следующий день дядя Ваня пришел снова. Попросился за стол. Стеснительно, робко протянул маме королевский подарок – свой армейский паёк. Говорил, что хочет просто немного побыть рядом с настоящей семьей.
Он стал приходить каждый день, говорил — говорил, и всё не мог выговориться. Говорил о погибших родных, о войне, которая отняла у него все. Мама кивала, не перебивала – она тоже недавно пережила смерть одного из детей. А её муж был в лагере, и уже столько было исписано писем, столько попыток доказать, что он не виноват, что и не вспомнить.
Однажды дядя Ваня не зашел в дом, как обычно, а предложил Анечке прокатиться на машине. Девочка согласилась. Ехать на машине было увлекательно и интересно. Вскоре они оказались в большой деревенской избе. Анечка с любопытством изучала покрывала, шторы, скатерти, русскую печку. Весь вечер дядя Ваня развлекал ее, играл с ней, смотрел на неё с улыбкой. А к ночи уложил спать. Проснулась Анечка от того, что он громко-громко, долго-долго, надрывно и отчаянно плакал. Смотрел на нее и снова плакал.
Утром девочку привезли домой. Обеспокоенная мама выразительно смотрела на дядю Ваню. Вздыхала. А тот виновато глядел на неё.
— Я хотел попрощаться. Сегодня мы уезжаем туда, откуда я не вернусь. Да и ждать некому.
— Я! Я буду ждать! – закричала Анечка. – Дядя Ваня, пообещай, что будешь писать!
— Если буду жив. – Коротко кивнул дядя Ваня. Мама перекрестила его на прощанье.
А через несколько дней у Анечки внезапно ёкнуло в груди. Словно что-то сломалось, оборвалось, замолчала какая-то мелодия. И она вдруг ясно, совершенно по-взрослому поняла одну вещь: письма не будет.
Я с удивлением спросила бабушку, почему же мать не закричала, не вызвала милицию, не выгнала незнакомца, а лишь перекрестила его и со слезами проводила на фронт. Бабушка задумалась.
— Вероятно, потому, что понять человека, пережившего страшную боль потери, может лишь человек, переживший такую же боль…
