По всем законам жанра с Беллой Ахатовной Ахмадулиной я должна была познакомиться лично. Но этого не произошло по моей глупости.
С Беллой Ахмадулиной и её мужем Борисом Мессерером дружил мой кишинёвский друг Миша Мелешенко.
Ещё в восьмидесятые годы, когда я уже прочно угнездилась в Москве, Ахмадулина приехала в Кишинёв на гастроли. В Доме печати её приняли со всеми почестями. Мой друг, корреспондент газеты «Советская Молдавия» Михаил Азарович Мелешенко, всю жизнь писал стихи, о чём знали далеко не все (я сама узнала об этом довольно поздно) и, конечно, хорошую поэзию понимал и любил. Он познакомился с Беллой Ахатовной и сумел ей понравиться. Миша завернул красивый комплимент о том, что в русской поэзии есть две великие женщины — с созвучными фамилиями, и преподнёс его поэтессе, как преподносят роскошный букет.
Он показывал ей город и окрестности, угощал отборными молдавскими винами и коньяками — а все злачные места Кишинёва он знал назубок — но, возможно, знакомство их не переросло бы в дружбу, если бы не одна история.
В один из дней Белла Ахатовна вышла из гостиницы, спеша на встречу с читателями, и забыла в номере вещь, с которой никогда не расставалась. Той вещью был ни больше ни меньше как нагрудный крест, подаренный ей Владимиром Высоцким. Речь идёт не о знаменитом распятии, полученном поэтом в дар от Михаила Шемякина, а о православном кресте, который Высоцкий носил до шемякинского подарка. В полном расстройстве поэтесса позвонила Мише, и он отреагировал как опытный журналист. Успокоив Ахмадулину, выехал на место. Нашёл администратора гостиницы, рассказал, что случилось. Администратор поднял списки всех, кто работал на уборке номеров в тот день, и вместе с Мелешенко придумал нестандартное решение проблемы (а может быть, это пришло исключительно в светлую Мишину голову — он был мастер на подобные штуки).
Построив горничных в ряд, администратор объявил о пропаже креста из номера такого-то и сказал краткую речь.
— Товарищи, крест этот заговорённый. Он обладает магической силой и приносит несчастье всем, кто его возьмёт без ведома хозяйки. Давайте мы поступим так. Если через час крест окажется в номере, я прекращаю поиски виновного и никогда больше не поднимаю эту тему. Следить за вами мы не будем. Если нет — пусть взявший крест и не вернувший его пеняет на себя. Эта персона скоро умрёт, потому что крест заговорён именно на гибель вора. И протокола составлять не надо.
Через час крест был на месте!
Потом в газете появилась статья Мелешенко «Крест Высоцкого».
Ахмадулина была счастлива, что крест нашёлся, и пригласила Мишу к себе домой, в Москву. Он к ней, разумеется, попал и бывал там неоднократно, потому что в начале девяностых перешёл на работу в центральную газету «Советская культура». Став собственным корреспондентом «СК» по Таджикистану, в Москве появлялся наездами. Прилетая из Душанбе, звонил Ахмадулиной и Мессереру, и его принимали как родного.
В девяносто пятом году в московском издательстве «Риф-Рой» я выпустила на свои средства первую тоненькую книжечку стихов. Название этой книжечки было незатейливо — «Стихи», и история её не менее интересна, чем рассказ про крест Высоцкого, но сейчас не об этом. В том же году подарила экземпляр Михаилу. Была я тогда никому не известной поэткой без стихотворных публикаций, если не считать нескольких подборок, напечатанных в республиканских газетах. Барахталась в столице как могла, очень тяжело отболела, искала работу, года два как была разведена — короче, выживала. И вот незадача: ко всему прочему пережила неудачную личную историю.
Ничего мне не говоря, Мишка заявился с моей свежеиспечённой книжечкой к Ахмадулиной. Его ждали — стол был накрыт, на столе стояли чай, блюдце с нарезанным лимоном, бутылка коньяка. Миша попросил Беллу Ахатовну полистать-почитать мою книжку и высказать мнение, только честно. Белла Ахатовна уединилась со «Стихами», в то время как Миша с Борисом Асафовичем попивали чай с коньяком.
— Если бы ты знала, что я тогда пережил, — рассказывал Михаил позже. — Боялся, что ей не понравится, что ты недостаточно талантлива. Или какая-нибудь вторичная, или эпигонка.
Миша уж очень по-доброму ко мне относился.
Ахмадулина вышла из дверей другой комнаты и сказала хорошие слова:
— Эта девочка будет писать, и ей надо писать стихи.
У Миши отлегло от сердца.
Отлегло от сердца и у меня после услышанной от него похвалы. Так получилось, что я почти всегда варилась в собственном соку. Друзей-поэтов было немного, и почему-то про поэзию мы мало говорили. Интернета и многочисленных сайтов для творчества тогда не было. А поэтическая компания выпускников Литинститута, в которую я была вхожа, мои стихи не читала. Они не просили, а я не навязывалась. Хотя к моим стихам благожелательно относились те, кто читал: Ира Хролова, Анатолий Богатых, Эвелина Ракитская, Наташа Беккерман, хозяйка квартиры на Аэропорте, сколотившая ту самую компанию литинститутских. В девяносто шестом году я попросила Александра Ерёменко благословить меня на вступление в Союз писателей Москвы. Он почитал мои стихи, сказал, что я способная, и написал рекомендацию. В которой, правда, было написано не про мои литературные способности, а про то, какой я хороший человек. Ерёменко так и написал: «Будет лучше, если в нашем Союзе писателей появится ещё один хороший человек». Наверное, за хорошесть и приняли.
После показа моей книжицы Миша снова пришёл к Ахмадулиной и Мессереру и попросил разрешения пригласить меня к ним. Они разрешили. Миша немедленно набрал меня, застал дома и сказал, чтобы я бросала всё и ехала к ним. Жила я не так уж далеко — в Лианозово.
И… я отказалась ехать. Это было нелогично, но у меня была депрессия, никого не хотелось видеть. Миша уговаривал, но я не поехала. Это сейчас, задним умом, понимаю, что надо было ехать. Встать, умыться, одеться, причесаться и поехать.
Что упущено, то упущено… Миша попросил разрешения дать мне их номер телефона, чтобы я сумела приехать в следующий раз одна. Телефон я получила, он до сих пор находится в записной книжке, и я его не стираю.
Через некоторое время я набралась храбрости и позвонила. В трубке прозвучал неподражаемый серебристый голос, слышимый мной доселе только с экрана телевизора. Представилась. Сказала, что я приятельница журналиста Мелешенко.
Белла Ахатовна вспомнила меня и мою первую книжку, но не пригласила. Сказала, что, во-первых, живёт в режиме врачей — проходит лечение. А во-вторых, что если я приеду без повода, то это будет искусственное знакомство, а этого она не понимает. Я ответила, что, пожалуй, она права.
На этом мы попрощались. До сих пор жалею, что не поехала к Ахмадулиной, когда звали. Жизнь предлагает такие встречи только один раз.
