Заслуженный артист России Михаил Ефремов готовился к вечернему спектаклю. Сидя в гримёрке перед зеркалом, он пытался произнести скороговорку:
— Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали.
Если с кораблями у актёра получалось ещё туда-сюда, то с лавированием выходило совсем плохо. Ефремов покосился на стоявшую на гримёрном столике бутылку коньяка «Hennessy», размышляя, не пора ли поправить речь, но в этот момент дверь гримёрки открылась.
— Какого чёрта! — заругался актёр и осёкся. Из дверного проёма на него смотрел шкафоподобный верзила.
— Здрасьте, — пролепетал Ефремов.
— Дверь покрасьте, — ответил Шкаф, зыркнул по углам и растворился.
— Ходят тут всякие, — проворчал служитель Мельпомены.
Он повернулся к зеркалу, вытянул губы уточкой и продекламировал:
— На мели мы лениво налима ловили!
Получилось без единой запинки. Другое дело, обрадовался актёр, это надо отметить. Он потянулся к бутылке, но замер, увидев, что дверь гримёрки вновь поползла внутрь.
— Выйдите вон! — рявкнул Ефремов.
— Извините, Михаил Олегович, что без приглашения, но я всё же войду.
Разглядев вошедшего, актёр обмер. Перед ним стоял тот, чьё имя в либеральной тусовке принято было произносить с приставкой «тиран», «душитель свободы», «сатрап». Правая рука артиста машинально потянулась к голове, чтобы сдёрнуть шапку, но не обнаружив головного убора, замерла в районе сердца.
— Здра…ту…те, Владимир Влади…ч, — прошептал Ефремов.
Вблизи душитель свободы оказался не таким страшным, как в стишках, которые актёр читал в кругу своих друзей.
— Дело у нас к Вам, Михаил Олегович, — сказал визитёр. — Дело государственной важности.
— Дело? А какое?
— По Вашему актёрскому ремеслу. Сыграть роль отвратительного либерала сможете?
Ефремов облизал засохшие губы:
— Сцена? Сериал? Полный метр?
— Реальная жизнь.
— Что-то я плохо Вас понимаю, Владимир Владимирович…
— Прежде чем Вам ответить, я задам ещё один вопрос: Вы Россию любите?
— Всем сердцем! — с жаром воскликнул заслуженный артист. — Гой ты, Русь, моя родная, Хаты — в ризах образа… Не видать конца и края — Только синь сосет глаза.
— Очень хорошо, — поморщился сатрап и тяжело вздохнул:
— Как не тяжело признаться, Михаил Олегович, но наша страна в опасности. Либеральные политики набирают силу. С каждым днём растёт число их сторонников. Не дай бог, к власти придут — всё, считай, России конец. Для нашей родины демократические преобразования смертельно опасны. Только сильное единоначалие и центральная власть удерживает страну от развала. Спасём же Россию-матушку!
Тиран поискал глазами икону, чтобы перекреститься, но не найдя её, продолжил:
— Чтобы не допустить развала страны мы решили дискредитировать либерализм в глазах общества. Надо создать такой отвратительный образ приверженца либеральных идей, чтобы любой нормальный человек от одного только взгляда на него начинал бы плеваться. А уж пресса сделает из этого персонажа настоящего монстра. Вот мы и подумали, что с этой ролью никто лучше Вас не справится — с Вашим-то актёрским дарованием, да со знанием материала. Согласны?
Ефремов прослезился:
— Я буду стараться, Владимир Владимирович!
— Вот и хорошо, Михаил Олегович. А майор Пашаев Вам в это поможет. Да, Эльман Магеррам оглы?
— Так точно! — раздалось из-за дверей. — Служу России!
— Служите, служите… Все мы России служим.
— Кроме Навального, — хихикнул Ефремов.
— Зря Вы так, Михаил Олегович, — с укором сказал визитёр, — у Алексея Анатольевича своё задание. Тоже очень важное.
И вышел из гримёрки.
После того, как дверь закрылась, Ефремов схватил со столика бутылку «Hennessy» и сделал несколько больших глотков. «Может, народного дадут? — мелькнуло у него в голове. — Чем чёрт не шутит!»
…Сокамерники слушали, раскрыв рты.
— Вот как всё было на самом деле, а не то что в интернетах пишут, — закончил свой рассказ заключённый Ефремов.
— Ох, и здоров же ты чушь пороть, Олегыч.
— Что? Я вру? Да век на воле не рыбачить! В натуре!
— Ладно, артист, не заводись. Ты нам лучше Гамлета сбацай. Хорошо это у тебя получается.
— Ту би, как говорится, ор нот ту би…
Константин Соколов
