Она меня бросила. При всех. Устроив грандиозный скандал и отхлестав по щекам. Я не знал, куда деваться от стыда. Все смотрели на меня с осуждением, как будто я был преступником…
А ещё недавно я был самым счастливым… Меня обожали. Меня ценили. Без меня не могли сделать и шагу. Со мной советовались. Делились секретами. Со мной заигрывали… Меня прижимали к груди, шептали слова благодарности… И я даже мог позволить себе некоторые вольности… Мог легонько подуть на её изящную шейку или на прядь волос, и тогда она заливалась звонким, счастливым смехом… Я мог бы позволить себе и большее…
Но… всё это рухнуло в один миг, когда моё божество, моя муза, моя прелесть — артистка Амфитеатрова — влюбилась в артиста Словоплутова. А он имел интрижки сразу с несколькими сотрудницами театра.
Моя прелесть, конечно же, об этом не догадывалась. Она строила ему глазки, зазывно смеялась и предлагала порепетировать сцену из нового спектакля в непринуждённой обстановке (как будто я сам не мог с ней порепетировать!). Словоплутов сально ухмылялся и обещал к ней зайти непременно.
И тут моя муза, пробегая в антракте мимо гримёрки артистки Неприступной, в приоткрытую сквозняком дверь увидела соперницу, которую страстно обнимал и целовал Словоплутов.
От этого зрелища у неё закружилась голова, кровь прилила к щекам, артистка приоткрыла рот и стала судорожно глотать воздух. Сначала она хотела устроить скандал, но, несколько раз шумно вдохнув и выдохнув, решила поступить по-другому.
Во время второго акта она якобы забыла реплику и стала наблюдать, как же Словоплутов выйдет из положения. Тот играл её слугу и ждал приказания отправиться по делам. Но Амфитеатрова нужную реплику не давала, и Словоплутов начал громко подсказывать ей текст. И в этот момент моя прелесть вышла из себя, закричала на слугу, что она сама знает, что ей делать, и в наказание принялась хлестать его по щекам — мною. Она с таким упоением избивала Словоплутова, что порвала мой экран, к которому крепила листочки с текстом роли, и те посыпались на сцену.
Артистка Амфитеатрова была занята только в классическом репертуаре. И я был для неё спасением, так как она имела плохую память и скрывала это ото всех. Каждый раз перед выходом на сцену она крепила на мой экран подсказки. А теперь, забыв о нашей многолетней дружбе, о том, как часто я её выручал, она предала меня…
Публика ревела от восторга. Дали занавес. Артистка Амфитеатрова выходила на поклон семь раз.
Она почему-то запамятовала, что это мне рукоплескал весь зал. Она просто присвоила мои лавры себе. А ведь без меня она и двух слов сказать не могла!
Зрители давно покинули зал. Сотрудники театра прибирали сцену — и меня наконец нашли и отнесли в реквизиторскую. Пока меня приводили в порядок, я разработал план мести.
Завтра на трагедии «Отелло», в которой Амфитеатрова будет играть Дездемону, я перепутаю её листочки-подсказки с шекспировской комедией «Укрощение строптивой». И на вопрос Отелло «Ты перед сном молилась, Дездемона?» она ответит словами Катарины: «Ступай, болван, командуй над прислугой!»
В зале раздастся смех. Отелло смутится, но продолжит дальше: «Если у тебя есть неотмоленное преступление, молись скорей».
Дездемона ответит: «Да где таким речам вы научились? Увижу раньше, как тебя повесят».
Зрители начнут истерично смеяться.
Вот и посмотрим, как она будет выкручиваться и кому будет аплодировать публика — Амфитеатровой или мне, старому, опытному театральному вееру, который выжил со сцены двадцать семь актрис!
