08.04.2022      888      0
 

Лара Кутич. Картина


В картинные галереи и на выставки Сергеич никогда не ходил. Вообще считал странным это занятие — слоняешься по огромному пустому пространству без мебели и окон, не знаешь, куда руки девать. Закурить тянет сразу на входе, но нельзя. Не сказать, что он был совсем чужд высокому искусству. У Сергеича на кухне висел большой художественный календарь.

Каждый новый месяц Сергеич отрывал от него лист и с минуту разглядывал, попыхивая сигаретой, новую картину. Там были только старинные портреты и справа в углу — название и автор. Никаких эмоций и душевных волнений он не ощущал, ни глядя на Саскию Рембрандта, ни на его же Флору. Увидев в марте «Молодую женщину в постели» хмыкнул, перекинул сигарету из левого угла рта в правый, поскрёб подбородок и пошел ставить чайник. Весь март в полном округлом плече отражалась кухонная лампа, притягивая вечерами взгляд ужинающего Сергеича.

Рубенс также не произвёл на него впечатления: даже пожилая женщина, чем-то неуловимо напоминавшая мать Сергеича, весь месяц, плотно сжав губы, то ли с укором, то ли с материнской грустью взиравшая со своего портрета, не мешала его ежевечерним возлияниям. Ну, может, под её взглядом он лишь проветривал чаще, открывая маленькую форточку, ощущая, как кислый запах немытого тела, курева и перегара смешивался со свежим, чистым, холодным потоком воздуха с улицы.

Запои случались редко, да можно сказать, что и не запои это были, а маленькие недельные отпуска. Так как настоящих отпусков Сергеич не брал, больничные ему не требовались, бригадир, в начале девятого утра не найдя взглядом Сергеича на рабочем месте, вздыхал, брал табель, приколотый к синему планшету, и ставил заветное «о», даже уже не выясняя причин. Ровно через неделю Сергеич, побритый, но серый и помятый, выходил, как ни в чём не бывало, на смену. Буркнув друг другу приветствие, бригадир и Сергеич расходились каждый по своим делам, и жизнь снова текла своим чередом полгода, а, может, и поболее.

…Маша пришла к ним в контору не так давно, еще не освоилась, робела. Чем-то она напомнила Сергеичу ту молодую женщину с картины Рембрандта, мартовскую. Он, может, поэтому только и смотрел на новенькую не отрываясь целую минуту, пока та шла от остановки к офису, а он вышел на перекур к воротам. Сначала он не понял, что привлекло его взгляд, рассеянно глядя на женщину очень обычной внешности. Среднего роста, приятной полноты. Высокий покатый лоб, мягкий маленький безвольный рот. Волосы собраны в пучок. На ней было платье, открывающее полное округлое плечо — как на портрете. И в плече этом отражался солнечный свет, как от кухонной лампы. Маша же заметила этот пристальный взгляд и истолковала его по-своему. А через пару дней Сергеич не заметил, как нашёл себя провожающим Машу домой, держащим ее пухлую ладошку в своей огромной лапище.

Вот Маша-то и позвала Сергеича в картинную галерею.

Лара Кутич. Картина

Сергеич мучительно долго искал целые носки, погладил единственные брюки, затем, смачивая под краном расчёску, навел порядок на голове, и в общем выглядел, как завязавший алкоголик. У входа в галерею он долго стоял, выкурив столько сигарет, чтобы начало першить в горле. Маши не было. Но он все же решительно зашёл в кассу и купил билет. Крошечный кусочек бумаги терялся в огромной ладони. Сергеич двинулся на встречу с искусством.

В большом светлом и просторном зале он оробел. Осторожно шагая, будто одним своим присутствием он мог испачкать блестящий паркет и белоснежные стены, он двинулся вдоль полотен. Ему казалось, что немногочисленные посетители смотрят на него с недоумением, сердце колотилось, струйка пота предательски защекотала ухо. От нахлынувших ощущений изображения на картинах расплывались, и он не мог отличить одну от другой. Променад позора закончился в конце зала, где на торцевой стене висела картина, на которой Сергеич наконец, смог сфокусировать взгляд.

Разом забылись все переживания, сердце замедлило свой бешеный темп, горящие щёки враз остыли, ноги приросли к полу. Сергеич ощутил, будто остался в зале совсем один. Звуки пропали, свет больше не слепил, время остановилось. С маленького портрета на него смотрела женщина. Тонкое, изящное лицо её поразило Сергеича. Женщина плакала, и он просто физически ощутил, как ей сейчас плохо, какая тоска и душевная боль сжимают ей сердце. Скомканный платок, уголок которого она закусила белыми зубками, подрагивающие узкие плечи, маленькая элегантная шляпка, шёлковые пряди вьющихся волос — всё это Сергеич охватил одним взглядом, сразу понял, прочувствовал всю глубину горя, ощутил сострадание и нежность. Эмоции сопереживания поглотили его.

Не отрываясь и даже не моргая, он смотрел на женщину, чувствуя зарождающийся где-то в глубине груди ком, который становился все больше и больше, мешал дышать. Сергеич сделал судорожный вдох, моргнул… Наваждение спало. Наклонив голову вбок, теперь он смотрел на женщину с лёгкой улыбкой, будто ждал, что сейчас слезы её высохнут, она тихо и мило, как ребенок, улыбнётся ему в ответ и — Сергеич это знал — мир в этот момент перевернётся.

Лёгкое движение около него даже слегка напугало Сергеича. Он вышел из мира грёз, недоуменно покосился на служительницу, по-военному развернулся и не останавливаясь более и не глядя по сторонам, вышел из здания и, минуя автобусную остановку, появившуюся откуда-то всё-таки Машу, что-то сбивчиво ему объяснявшую, минуя стайку школьников, переходивших дорогу, парк, где он в детстве катался на каруселях, минуя свой дом, удивлённо взирающий на него глазницами окон, минуя всю свою прошедшую бестолково жизнь, шёл он, никуда не сворачивая, бережно неся в себе воспоминания о тех глазах, полных слёз, салфетке у рта, узких плечах и баюкая в себе новое огромное чувство.

Виня себя в опоздании, Маша рассеянно купила билет, прошла в зал, привычно поправила сползающую с полного округлого плеча лямочку бюстгальтера, равнодушно оглядела каких-то двух тощих девиц, шушукающихся у одной из картин. Медленно, останавливаясь у каждого экспоната, рассматривала изображение, потом переводила взгляд на подпись, шевеля губами читала название картины и автора. Если имя было ей знакомо, снова осматривала картину. И двигалась к следующей. В торце зала висело странное полотно. На картине было что-то наляпано сине-жёлто-зелёным. Маша подошла поближе. Нагромождение линий и красок сложилось в какой-то нелепый детский рисунок. Маша опустила глаза и прочла:

Пабло Пикассо «Плачущая женщина».


Ваш комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Для отправки комментария, поставьте отметку, что разрешаете сбор и обработку ваших персональных данных . Политика конфиденциальности